Химический состав российских продуктов питания: Химический состав российских продуктов питания. Справочник

5. СЕГМЕНТАЦИЯ РЫНКА

1. 1. 5.1.1 Консерванты

   2. 5.1.2 Подсластитель

   3. 5.1.3 Заменители сахара

   4. 5.1.4 Эмульгатор

   5. 5.1.5 Ферменты

   6. 5.1.6 Гидроколлоиды

   7. 5.1.7 Пищевые ароматизаторы и красители

   8. 5.1.8 Прочие

2. 5.2 По заявке

   1. 503

      1. 50 5.2.2 Хлебобулочные изделия

      2. 5.2.3 Молочные продукты и замороженные продукты

      3. 5.2.4 Напитки

      4. 5.2.5 Мясо, птица и морепродукты

      5. 5.2.6 Прочие

3. 6. КОНКУРЕНТНЫЙ ЛАНДШАФТ

   1. 6.1 Самые активные компании

   2. 6.2 Наиболее популярные стратегии

   3. 6.3000 Анализ рыночной позиции

      9152

   4. 9152

   5. 6.3000 Профили компании

      9152

   6. .1 Cargill Inc

   7. 6.4.2 European Flavors & Fragrances Plc

   8. 6.4.3 Tate & Lyle Plc

   9. 6.4.4 Archer Daniels Midland (ADM)

   10. 6.4.5 Koninklijke DSM NV

   11. 6.4.6 BASF

   12. 6.4.7 Associated British Foods

   13. 6.4.8 Givaudan

   7. РЫНОЧНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ И БУДУЩИЕ ТЕНДЕНЦИИ

** При наличии

Вы также можете приобрести части этого отчета. Вы хотите проверить раздел мудрый
прайс-лист?

Получить разбивку цен
Теперь

Часто задаваемые вопросы

Каков период изучения этого рынка?

Рынок пищевых добавок в России изучается с 2016 по 2026 год.

Каковы темпы роста рынка пищевых добавок в России?

Рынок пищевых добавок в России растет среднегодовыми темпами 3,6% в течение следующих 5 лет.

Кто являются ключевыми игроками на российском рынке пищевых добавок?

Cargill Inc, European Flavors & Fragrances Plc, Tate & Lyle Plc, Archer Daniels Midland (ADM), DSM — основные компании, работающие на российском рынке пищевых добавок.

80% наших клиентов ищут отчеты на заказ.Как ты
хотите, чтобы мы адаптировали вашу?

Пожалуйста, введите действующий адрес электронной почты!

Пожалуйста, введите правильное сообщение!

РАЗМЕСТИТЬ

Загружается …

«Здоровая русская еда» некоммерческая

Центр демографических исследований Института социальных исследований Мичиганского университета

«Мы больны. Мы нездоровы », — заявляет Марк [1] ​​успешный бизнесмен из Нижнего Новгорода, Россия, который внешне является олицетворением крепкого здоровья.По его мнению, Марк далеко не одинок; демографы, статистики, западные журналисты и гуманитарные работники, похоже, все согласны. По словам Майкла Вайнса из The New York Times, здоровье в России «подорвано». Однако Марк и Вайнс не согласны с тем, что виновато в кризисе со здоровьем. Вайнс — наряду с Эбигейл Цугер, Стивеном Мэсси и другими, пишущими для западной аудитории — склонен обвинять отсутствие твердой валюты и внутреннюю российскую политику в состоянии здоровья россиян. Они намекают на то, что настоящая проблема — это недофинансирование медицинской системы, вызванное сочетанием экономической депрессии, коррумпированной государственной политики и ошибочных приоритетов (Wines 2000; Zuger 200; Massey 2002; ВОЗ 2003).Подчеркивая инфекционные заболевания, такие как туберкулез, эти авторы опасаются, что «сама страна может превратиться в эпидемиологический насос, посылая инфекционные болезни в остальной мир» (Wines 2000).

Мои российские информаторы, напротив, не отрицают, что эти проблемы вполне реальны, но по-другому видят причину своих проблем со здоровьем. Они подчеркивают проблемы повседневной жизни. В частности, они винят западные импортные продукты питания, низкое качество местных продуктов питания, стресс и потерю времени во многих своих новых проблемах со здоровьем.Погруженный в эти, казалось бы, банальные проблемы, я замечаю глубокую озабоченность по поводу изменения человеческих отношений в постсоветскую эпоху. Когда я исследовал здоровье в России, мои информаторы снова и снова направляли разговоры на вопросы пропитания и пропитания, уделяя особое внимание вопросам о том, как, от кого и где найти здоровую и питательную пищу в современной России. Я понял, что многие россияне, заботящиеся о своем здоровье, отказываются от определенных продуктов — особенно импортных западных продуктов и продуктов питания, продаваемых коммерческими торговцами — в пользу того, что они называют «экологической чистой» пищей, или «экологически чистой» едой.Я утверждаю, что, определяя продукты питания, производимые безличными крупными фермами или корпорациями (или, как называет это Марк, «капиталистическую пищу»), как нечистые, эти россияне подтверждают свою привязанность к персонализированным неформальным сетям обмена. Когда здоровье этих социальных сетей находится под угрозой (как, например, когда нехватка времени для развития отношений ослабляет их), считается, что физическое здоровье также находится под угрозой. Я утверждаю, что практики, связанные с выращиванием, распределением и употреблением экологически чистой пищи, представляют собой новую постсоветскую критику капитализма и капиталистических биомедицинских моделей здоровья.

Уязвимость: чувство слабости в отдельных, социальных и политических структурах россиян

Демографическая статистика рисует мрачную картину здоровья россиян. По данным доктора Микки Виенонена, главы Всемирной организации здравоохранения в России, «российские медицинские данные показывают, что только один ребенок из десяти здесь рождается здоровым, а беременность примерно в десять раз опаснее для россиянки, чем для нее. Британский аналог »(Wyatt 2001). Часто цитируемая статистика — удручающе низкая продолжительность жизни российских мужчин.С максимальных 64 это число упало примерно до 55 в 1993 году и в настоящее время составляет 58,9 (ВОЗ, 2003; Cockerham, Snead, and Dewaal, 2002). Хотя в среднем женщины живут немного дольше, продолжительность их жизни также относительно низка для промышленно развитой страны: 71,8 года в 2000 году (Cockerham, Snead, and Dewaal, 2002). Поскольку рождаемость также упала, большинство россиян прекрасно осознают, что Россия теряет население. По консервативным оценкам президента Путина, смертность превышает рождаемость на 750 000 человек в год (Путин, 2000).Если говорить более поэтично, по словам одного информатора, доктора Яколевой, «Россия умирает».

Но что означают эти статистические данные, особенно для тех, кого они больше всего затрагивают — самих россиян? Слушая, как мои информаторы говорят о проблемах со здоровьем, я осознал, насколько неразрывно связаны убеждения и метафоры о здоровье и болезнях, которые составляют основу убеждений и метафор экономики, политики и бизнеса. Как указывали антропологи, такие как Эмили Мартин, то, как мы понимаем свое тело — наше здоровье и наши болезни, — глубоко связано с тем, как мы понимаем мир в целом (1994).По мере того, как меняется конфигурация общественного порядка (как это происходило в бывшем Советском Союзе с 1992 года), меняется и видение тела. В постсоветский период, как я уже указывал, многие россияне ощущают общее и резкое ослабление российских тел.

Неудивительно, что многие россияне, с которыми я работаю, устанавливают явную связь между уязвимостью, которую они испытывают в отношении своего личного здоровья, и уязвимым положением, которое, по их мнению, Россия занимает в геополитическом мировом порядке.Например, Саша, молодой программист, связывает плохое питание с национальной безопасностью, спрашивая: «Как мы можем выиграть войну с терроризмом в Чечне? Наша армия слаба. Наши солдаты плохо обучены и больны. Они недоедают и слишком слабы, чтобы сражаться должным образом ». В постсоциалистическом настоящем многие россияне думают, что живут в нездоровом месте и в нездоровой экономике. Они чувствуют себя физически уязвимыми как для политических / военных нападений (внутренних и международных), так и для распространения различных заболеваний и загрязнителей.Они также ощущают острую нехватку политической и естественной защиты; мир кажется холодным, суровым и негостеприимным для жизни. Трудно найти здоровое питание, в том числе и полноценную пищу.

Моя задача — не оспаривать статистику [2], а лучше понять их культурный контекст. Российская экономика явно претерпевает существенные изменения. Менее заметны, но не менее значительны сопутствующие сдвиги в представлениях о здоровье, медицине и человеческом теле. Хотя я не стремлюсь ответить на вопрос, на который нет ответа, «какое изменение наступит раньше?», Я все же утверждаю, что не может быть полного понимания российской экономики или российской политики без внимания к этим интимным, личным областям.

В этой статье я беру за отправную точку озабоченность, выраженную многими из моих информантов, по поводу плохого здоровья россиян и слабости русских тел. Мое исследование следует их примеру, углубляясь в вопросы, которые, по их мнению, имеют отношение к российскому здоровью, особенно вопросы к существованию. Многие россияне глубоко обеспокоены своими источниками пищи. Мне не раз говорили, что качество еды настолько низкое, что дальнейшая жизнь человека находится под угрозой. Здесь я исследую вопрос «как понимаются и конструируются культурные категории« здоровой »и« нездоровой »пищи?» с точки зрения россиян, с которыми я работал.Я вижу, что «здоровая пища» в этом контексте — это пища, полезная как для физического, так и для социального тела. Еда, которая помогает укрепить желаемые социальные отношения, является здоровой; еды, которая нарушает эти отношения, нет. Это понимание пропитания, согласно которому для истинного здоровья нужно лелеять и питать не только свое физическое тело, полностью противоречит биомедицинским, западным представлениям о здоровье, телах и питании.

Данные и интервью, которые я привожу в этой статье, взяты из более крупного исследовательского проекта, посвященного российской медицинской системе и политической экономии деторождения.Во время своего исследования, разговаривая с медицинскими работниками или с россиянами-непрофессионалами, я обнаруживал, что обсуждаю вопросы, связанные с едой и питанием. Я проводил полевые исследования в основном в двух городах, Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге, в течение 2000 года и во время месячной исследовательской поездки в 2002 году. В Нижнем Новгороде я работал в тесном сотрудничестве с врачом, родившим на дому, и группой россиян (многие из которых которые выбрали домашние роды), которые идентифицируют себя как приверженцы альтернативной медицины. Я также читал вводный курс культурной антропологии в местном учебном заведении.В Санкт-Петербурге я работала подмастерьем акушерки в более ортодоксальной биомедицинской среде: роддоме или роддоме. Как и многие антропологи, я часто обнаруживал, что случайные встречи (в поезде или в столовой для сотрудников во время экскурсии по птицефабрике) освещают определенные вопросы даже более ясно, чем мои официальные интервью (Tsing 1993). Вместо того, чтобы следовать определенной группе людей, я предпочитаю следовать тому, что я называю «культурным дискурсом». Многие идеи и темы, которые я счел достаточно убедительными, чтобы следовать в 2000 году, разительно отличались от тех, с которыми я столкнулся в 1990–1991 годах, когда учился в колледже по обмену.Результат — переплетение встреч из самых разных культурных контекстов.

На протяжении всей своей полевой работы меня удивляло, как часто россияне разного происхождения и возраста использовали похожие слова, описывая мне рынки, продукты питания и проблемы со здоровьем. Тем не менее, я должен отметить, что описываемые здесь дискурсы и практики почти полностью основаны на встречах с европейскими русскими, живущими в крупных городских центрах. Лишь немногие из моих информаторов были пенсионерами старше 55 лет; большинство из них были в возрасте от 17 до 40 лет.Я бы охарактеризовал большинство моих информантов как борющийся средний класс (исключения из этого отмечены в тексте). Хотя располагаемый доход часто отсутствовал, у большинства из них было хотя бы некоторое высшее образование, и большинство из них были трудоустроены (за исключением студентов университетов). Отношение и практика сельских россиян, многие из которых имеют крайне ограниченный доступ к денежной экономике России (Humphrey 2002: 70), могут существенно отличаться от тех, с которыми я столкнулся.

Еда как угроза здоровью: импортные продукты

Майкл Тауссиг отмечает, что «приписывание болезни иностранному агенту кажется старым, как человеческий род.Но только с современной западной медициной и «микробной теорией болезни» конца XIX века эта идея в значительной степени избавилась от представления о том, что инородный агент был выражением определенных социальных отношений »(Taussig 1980: 6). Я бы сказал, что в России нынешний дискурс о болезнях и недомоганиях не следует этой западной модели. Многие иностранные агенты болезней считаются буквально чужеродными (например, импортная еда) и поэтому явно понимаются как выражение определенных социальных отношений между нациями.Большая часть доступной западной еды относится к категории нездоровой пищи: например, Cheetos, Pringles, Snickers и различные жевательные резинки легко доступны в городах России. Многие россияне, особенно старше 30 лет, стараются изо всех сил рассказывать мне, что они пробовали западные продукты питания (когда они стали доступны здесь примерно в 1993 году) и что они разочаровались в нашей якобы превосходной еде. Теперь они предпочитают есть «наши» (наш) продукты, выращенные / произведенные в России, потому что они «лучше для вас» и «на вкус намного лучше».[3] Один русский знакомый, с которым я разговаривал, считает, что Соединенные Штаты пытаются истребить русских с помощью таких ядов, как пищевые добавки и консерванты. Среди большого числа городских россиян сильны сильные настроения «покупай русское» (антиимпорт), чему способствует спонсируемая государством реклама. Это мнение кажется наиболее актуальным в сфере еды.

Связь между Соединенными Штатами и «плохой» едой настолько сильна, что многие мои первые встречи с новыми знакомыми вращались вокруг этой темы.Однажды я был на птицефабрике под Нижним Новгородом по приглашению ее генерального директора. В столовой для сотрудников во время обеда рабочий за нашим столом понял, что я американец, и сразу же начал обличать американскую еду. «Европе не нужна ваша еда, поэтому вы пытаетесь свалить ее на нас», — сказал он. «Когда вы поймете, что никто не хочет есть ваши химические вещества?» А на званом обеде один русский начал наш разговор с вопроса: «Можете ли вы объяснить, почему американцы такие толстые?»

На уроках родовспоможения и в родильных домах, где я проводила полевые исследования, я быстро поняла, что русские рассматривают меня как источник полезной информации по некоторым темам, но еда и питание не входили в их число.Когда я осмеливался вставить что-нибудь на эту тему, меня обычно игнорировали или бросали вызов. В данном случае мой американский статус свидетельствовал о врожденном отсутствии знаний или понимания хорошего здоровья и питания. Эта ассоциация сделала все мои советы по питанию — а также советы по питанию в американских книгах и журналах о беременности — подозрительными. [4] Я понял, что культурный дискурс «слабого» российского здоровья, как и все культурные дискурсы, полон противоречий, амбивалентности и относительного позиционирования.Здоровье россиян может быть слабым, и россияне могут опасаться, что они уязвимы перед болезнями, но в целом многие будут выражать уверенность в том, что они более здоровы и более способны к выживанию, чем американцы.

Мой предыдущий опыт в России не подготовил меня к этой враждебности. В 1990–1991 годах само мое присутствие как американца часто вызывало страстное и резкое осуждение американской капиталистической системы. Мои русские сверстники, после многих лет изучения работ Ленина, советских марксистов и самого Карла Маркса, были гораздо более искусными в философском и политико-экономическом анализе капиталистических практик, чем я.В 1993 и 1997 годах новые русские знакомые часто начинали наши межкультурные беседы с комментариев о международной политике: расширении НАТО, интересах Соединенных Штатов в Югославии и, что самое важное, о позиции Соединенных Штатов по Чечне.

В 2000 и 2002 годах прямой, конфронтационный язык о капитализме — и лежащей в его основе политико-экономической теории, — который был так широко распространен в советский период, почти исчез. В наши дни лишь очень немногие используют марксистскую терминологию.Мои ученики Волго-Вятской академии (в основном 19-21 год) с гордостью заявляют, что никогда не читали Маркса. Вместо этого они говорят на идиоме здоровья. Однако я утверждаю, что эта идиома все еще содержит острую, хотя и косвенную, критику капиталистических практик (как иностранных, так и внутренних), особенно товарного фетишизма.

Высказывание озабоченности по поводу импортных продуктов питания — мощное средство критики Соединенных Штатов и глобального капитализма, не вызывая при этом политического и военного национализма.Растущее беспокойство международного сообщества по поводу коровьего бешенства, генетически модифицированных пищевых продуктов и других проблем, связанных с пищевыми технологиями, подтверждает опасения россиян. Многие россияне, с которыми я общался, выражают свою недавно обретенную позицию в мировом порядке, выступая против западных корпоративных фермеров-капиталистов по соображениям здоровья, а не идеологии.

Отечественные продукты

В то время как многие россияне обеспокоены импортом продуктов питания, они обеспокоены низким качеством продуктов, производимых внутри страны.В значительной степени они винят в этой проблеме сельскохозяйственные химикаты, загрязнение, плохую почву и другие экологические проблемы. Например, в журнале «Мой ребенок» в специальном разделе, посвященном детскому питанию, говорится, что «аллергические реакции сегодня, к сожалению, не редкость. Виной всему плохая экология и химическое сельское хозяйство »(Мой ребенок 2001: vii). В этих экологических и сельскохозяйственных проблемах, справедливо или нет, обычно винят иностранных капиталистов. Многие из моих информаторов называют Соединенные Штаты и международные коммерческие корпорации виновниками всемирной деградации окружающей среды.Видные российские деятели, такие как Алексей Яблоков (президент Центра экологической политики России), напрямую связывают внутренние экологические проблемы с иностранным импортом. В середине удручающего списка серьезных и конкретных экологических проблем в России, например, он упоминает в широком, широкомасштабном заявлении, что «Россия также импортирует некачественные продукты питания и товары и закупает загрязняющие технологии из других стран» (Яблоков 2001).

Экологические проблемы, которые могли существовать десятилетиями (например, загрязнение воздуха, загрязнение воды, плохое качество почвы и эрозия) [5], таким образом, культурно связаны с болезнетворными «чужеродными агентами» Тауссига.Один информатор, Лена, признает, что проблемы загрязнения, возможно, существовали еще до краха государственного коммунизма, но поясняет:

Ну, мы не знали о проблемах раньше, поэтому даже если они и существовали раньше, это не казалось так. Когда мы выросли, все казалось чистым и здоровым. Затем внезапно, когда все распалось [государственный коммунизм], все стало грязным и загрязненным. Как я всегда предполагал, это было в капиталистических странах. Казалось, что капитализм действительно пришел сюда.

Ностальгия по государственному коммунистическому прошлому, о которой писали политический экономист Майкл Урбан (1997) и антропологи Кэтрин Вердери (1996) и Барбара Уэст (2002), среди прочих, подтверждает современные представления о питании и продуктах питания. Многие россияне считают, что получать необходимые витамины и минералы из пищи уже невозможно. Как и Лена, они связывают это изменение с постсоциализмом и распадом Советского Союза. Сейчас врачи рекомендуют беременным принимать поливитамины.По словам московского врача доктора Троцко, двадцать лет назад такие советы не одобрялись как «буржуазные» и ленивые. «Мы пытались правильно питаться [тогда] и рассказывали людям о питательных качествах пищи», — объясняет он.

Рисунок 1.

Натуральная аптека.

Теперь, когда я беру интервью у врачей, они говорят, что в пище нет витаминов, и что они не доверяют беременным женщинам хорошо питаться, потому что в наши дни это «невозможно». [6] Французская компания Vision, занимающаяся многоуровневым маркетингом, продает витамины, обращаясь к этому распространенному страху.Один успешный маркетолог, Саша, начинает большую часть своих выступлений с фразы: «Как мы все знаем, невозможно быть здоровым, соблюдая правильную диету». [7] Этот страх особенно остро ощущается весной, когда россияне опасаются, что долгая зима лишила запасенных продуктов их силы. 22 марта 2000 года на уроке родовспоможения одна из женщин предупредила группу: «Будьте осторожны, ешьте картошку в это время года. И вообще, — сказала она, — я слышала, что пожилым людям и инвалидам нельзя есть картошку после 1 февраля.”

Органические продукты в сравнении с «экологически чистыми» продуктами

Неудивительно, что в повседневный русский лексикон вошла новая фраза, выражающая эти новые опасения по поводу качества продуктов питания: «экологическая чистая» или «экологически чистая». Изначально я истолковал этот ярлык как нечто похожее на то, что означает слово «органический» в Соединенных Штатах. Именно так транснациональные корпорации, такие как Hipp (немецкий производитель органического детского питания), используют русскую фразу. В раздаточных материалах, производимых Hipp и распространяемых педиатрами в Нижнем Новгороде, ингредиенты их детского питания определены как «экологически чистые» на русском языке и «органические» на английском языке.Но этот поверхностный перевод не раскрывает всей истории. Время, проведенное в России, заставило меня более четко задуматься о том, что на самом деле означают эти слова и понятие «экологически чистая» еда. В конечном итоге я обнаружил, что, хотя эти слова звучат одинаково, они обозначают очень разные концепции и культурные ценности в Северной Америке и в России. Короче говоря, в то время как североамериканцы подчеркивают физическое воздействие производства продуктов питания на окружающую среду, когда ставят под сомнение экологическую чистоту своей пищи, русские склонны подчеркивать человеческие отношения, которые лежат в основе производства и распределения продуктов питания.Когда русские говорят, что еда «полезна», они имеют в виду не только ее питательную ценность.

В Северной Америке слово «органический» почти всегда определяется строго физическими терминами. Например, Северо-восточная ассоциация органических фермеров США дает подробные инструкции о требованиях к земле, почве и корму для животных. Чтобы иметь право на сертификацию, проводится строгий контроль за тем, как далеко должны находиться органические поля от обычных полей, как долго земля должна быть свободна от пестицидов и как часто необходимо сдавать образцы почвы (Northeast Organic Farmer Association, 2002).Но здесь, как и везде, сертификация никоим образом не зависит от гуманных трудовых соглашений, соблюдения минимальной заработной платы или других «человеческих» соображений.

Сторонники органических продуктов питания, однако, отмечают, что «покупка органических продуктов» имеет важные второстепенные преимущества. Green Earth Organics из Торонто, Канада, предлагает своим клиентам список из десяти преимуществ органических продуктов питания. Помимо лучшего вкуса и экологических соображений, они включают в себя следующие два пункта: «Защищать здоровье сельскохозяйственных рабочих» и «Помогать мелким фермерам.«Очевидно, что здоровье сельскохозяйственных рабочих лучше защищено, если они не подвергаются воздействию пестицидов. И большинство органических ферм, как они заявляют, являются «небольшими семейными фермами, находящимися в независимом владении и управлении, площадью менее 100 акров». Однако они признают, что «все больше и больше крупных хозяйств переходят на органическую практику» из-за потенциальной прибыли (Green Earth Organics 2002). Но эти преимущества для жизни людей, какими бы важными они ни были, присущи государственным учреждениям, дистрибьюторам, органам сертификации и многим потребителям.Это побочные эффекты.

В России я обнаружил в действии совершенно противоположные предположения. Даже исходный материал, доступный для моего исследования, указывает на значительный разрыв между российским и североамериканским акцентом. В Северной Америке и Европе имеется множество юридических документов, веб-сайтов некоммерческих организаций и торговых книг, посвященных органическому сельскому хозяйству. Но в то время как слово «органический» стало законодательно закреплено, проанализировано и четко определено за последние два десятилетия в контексте Северной Америки (даже при наличии нескольких конкурирующих определений), фраза «экологически чистый» имеет менее жесткое определение в России. .Его можно использовать более плавно для обозначения разных вещей в разных ситуациях. Хотя эта фраза является частью повседневной речи, я не нашел ее в крупных газетах. Не существует определяющего закона или стандарта, по крайней мере в 2003 году, который признавался бы авторитетным.

В рекламе, такой как реклама Hipp и других транснациональных корпораций, фраза «экологически чистый» в основном относится (как и слово «органический») к экологически чистым условиям производства продуктов питания. Но в просторечии я считаю, что эта фраза чаще всего означает, что источник пищи известен человеком и / или что еда не была произведена коммерческой организацией.Для большинства городских россиян наиболее экологически чистые продукты питания производятся в сельской местности на приусадебных участках, независимо от экологического состояния этой земли. [8]

Экологически чистая пища и российские неформальные сети

Судя по всему, даже нерожденные российские младенцы могут отличить пищу, выращенную для получения прибыли, от пищи, выращенной для здоровья и пропитания. Одна из моих информаторов Ира поделилась со мной дневником, который она вела во время беременности первым ребенком.1 июня 1997 года, когда она была примерно на втором месяце беременности, она написала:

Мой ребенок очень умный: вы задаете ему вопросы, а он отвечает; он очень общительный: любит поговорить с мамой. Я чувствую, как он реагирует на мой голос, что ему нравится, когда я иду не торопясь и когда я дышу свежим воздухом. Он любит купаться и вообще любит ванну с холодной водой. Не любит продуктовые магазины, но на продуктовый рынок реагирует спокойно.

Ира, как и многие россияне, считает, что ванны с холодной водой способствуют укреплению иммунной системы.По состоянию здоровья и по другим причинам она также предпочитает покупать еду у продавцов на ближайшем продуктовом рынке под открытым небом, а не в том, что она называет «роботизированным» продуктовым магазином. После многих лет посещения этого рынка она знает продавцов индивидуально и с гордостью представляет меня, своего американского друга, своим фаворитам. Они угощают сына Иры особыми угощениями и интересуются ее здоровьем и состоянием второй беременности.

Таким образом, в иерархии экологической чистоты и питания не все источники пищи одинаковы.Существует как минимум четыре уровня. Хуже всего, как указывает детский дневник Иры, продукты, доступные в магазинах и супермаркетах. Это, конечно же, включает всю импортную западную еду. На очереди — постоянно действующие «городские рынки» на открытом воздухе, которые есть в большинстве городов России. [9] Продукты с местных фермерских рынков считаются более экологически чистыми и более питательными, чем продукты, которые продаются на городских рынках. Но самая экологически чистая и питательная еда — это та, которую россияне производят в сельской местности для собственного потребления или для использования друзьями и семьей.Легко принять это определение продуктов питания местных фермеров или продуктов собственного производства как более питательных, поскольку они производятся на месте и употребляются в пищу вскоре после сбора урожая. Но русские имеют в виду гораздо больше, чем это. Когда они заявляют о питательности и чистоте пищи, они принимают во внимание человеческую связь с этой пищей.

Это определение нашло отклик у меня, когда в Нижнем Новгороде друзья Иван и Катя подарили мне ведро яблок. Когда они подарили мне ведро, они с гордостью заявили, что яблоки «экологически чистые», в отличие от яблок, которые лежат на моем кухонном столе и куплены на открытом рынке.«Выкиньте это», — сказала мне Катя. «Это намного лучше для вас!» Эти яблоки были выращены на земле на их загородной даче, которую я посетил за несколько недель до этого. Во время моего визита Иван потратил много времени на объяснение своей проблемы с фруктовыми деревьями. Некоторые из них умерли, и он обвинил в заражении насекомых. Его сосед, к счастью, имел доступ к пестицидам с приватизированной фермы в этом районе и поделился этими химикатами с Иваном и Катей. Эти яблоки, так гордо названные экологически чистыми, были выращены с тех самых деревьев, которые обрабатывали этими пестицидами.Когда я возразила на этом основании, назвав яблоки экологически чистыми, Катя сказала: «Но это неважно. Мы сами их выращивали. Своими руками ».

Катя однажды подала мне сладкий компот (фруктовый напиток) в своей квартире с таким же предупреждением. Она утверждала, что ее компот гораздо лучше для меня, чем «те магазинные соки», которые я обычно покупаю. Катя была не первой русской, которая предостерегала меня от магазинных соков. Традиционная мудрость гласит, что сок слишком концентрированный и вреден для почек.Студенты Волго-Вятской академии в Нижнем Новгороде неодобрительно отзывались о них, когда заметили в моем холодильнике коробки с коммерческим соком. По словам врача Валентины, единственный сок, который можно пить, — это свежевыжатый сок, который делают дома. «Если вы купите его в магазине, то там не останется витаминов и, вероятно, много консервантов», — сообщила она девяти беременным женщинам и мне на занятиях по подготовке к родам в марте 2000 года. [10]

Рисунок 2.

Ребенок с капустой.

Эми Аллингтон, близкая подруга из Америки, прожившая в России семь лет, рассказала мне об этом интересном расхождении между американским и российским значениями экологической чистоты. Она отметила, что русские, утверждающие, что производят экологически чистые продукты, имеют в виду, как сказала Катя, что они производили их сами. Они не означают, что вода свободна от загрязняющих веществ, что почва не обрабатывается химическими веществами или что воздух свободен от дрейфующих пестицидов и пыльцы.Когда я начал замечать эту тонкость, я стал обращать больше внимания на различия, которые мои российские информаторы проводят между городскими и фермерскими рынками.

Торговцы против фермеров

В Нижнем Новгороде множество городских рынков, почти по одному в каждом районе, хотя некоторые из них крупнее других. Центральный рынок расположен на главной улице города, Большой Покровской, недалеко от Кремля и остановки общественного транспорта. Этот рынок разделен на секции: фрукты и овощи в одном районе, мясо и молочные продукты в другом районе и готовые продукты, такие как квашеная капуста или огурцы, в третьем.В основной части этого рынка продавцы арендуют постоянные площади и продают свои товары каждый день. Его постоянное местонахождение включает в себя открытые и закрытые киоски. Ночью ворота запираются, и большинство продавцов оставляют свои продукты запертыми в собственных киосках или киосках. Многие, хотя и далеко не все, из этих продавцов принадлежат к нерусской национальности. Но что важно, эти продавцы — торговцы, а не фермеры. Это различие не теряется для большинства россиян.

Торговцы, по определению, зарабатывают деньги, покупая по одной цене и продавая по более высокой цене.В советское время такая форма торгового капитализма была незаконной. Получение прибыли таким образом называлось «спекуляцией», и как слово, так и действие считались чрезвычайно неприятными и унизительными (Humphrey 2002: 44; Ledeneva 1998). Хотя это отношение имеет корни еще в царские времена (особенно для крестьян) и занимает видное место во многих традиционных русских сказках (Афанасьев, 1945), оно активно культивировалось советскими лидерами от Ленина до Горбачева (Гейгер, 1968). Кэролайн Хамфри в 1995 году в России отметила, что «профессионально заниматься трейдингом — значит переступать какую-то невидимую черту приличия» (Humphrey 2002).Многие мои информаторы называли торговцев на городских рынках лжецами и мошенниками. Мне неоднократно говорили, чтобы я держал свой кошелек и прятал деньги всякий раз, когда я выходил на такой рынок, потому что люди там нечестные и ненадежные.

Один из способов, которым торговцы могут обмануть покупателей, — это изменить их весы в свою пользу. По этой причине почти на каждом рынке есть официальная шкала, которую клиенты могут потребовать использовать. Но самый распространенный способ, которым торговцы могут обманывать покупателей, — это просто взимать слишком много денег, другими словами, получать слишком большую прибыль.«Раньше вы знали цену всему. Перевернули, тут цена была », — вспоминает моя подруга Лена. Хотя ей всего 21 год, она хорошо помнит этот аспект советской системы: цены на все товары были стандартизированы. Отклонение от этой государственной цены было незаконной спекуляцией. Сегодня, по словам Лены, цены сбивают с толку: «Никогда не знаешь, сколько платить».

Западные посетители России часто обсуждали восхищение ценами, которые выставляют многие россияне. Как отмечает Нэнси Райс в «Русском разговоре» (1997), разговоры о ценах составляют значительную часть русских разговоров; они являются неотъемлемой частью обычного дня.Однако, несмотря на повсеместное распространение таких разговоров, я никогда не читал анализ этих разговоров, в котором проводилась бы связь между «разговорами о ценах» и культурным созданием экономических систем и порядков. Разговор о ценах, которые меняются — которые различаются от одного потребителя к другому и в одном месте от другого — является явным признанием того, что советская экономическая система изменилась коренным образом. Когда я жил в Ярославле в 1990 году, товаров могло и не быть в наличии, но цены на них были абсолютно предсказуемы.Сегодня, к лучшему или худшему, рыночные колебания, некогда получившие такие названия, как «эксплуатация» и «взвинчивание цен», вошли в жизнь российских граждан.

Однако изменение цен, сравнение цен и торги нередко воспринимаются россиянами как стресс. «Не люблю торговаться с ними [рыночными торговцами], — заявляет Лена. «Это их работа, и я не очень хорошо в ней разбираюсь». Врач Валентина в мрачном философском разговоре об изменениях постсоветского периода отметила, что на здоровье россиян больше всего влияет постсоветский стресс «неопределенности».«Возможно, — размышляла она, — можно привыкнуть к нестабильности и неуверенности; возможно, это не скажется на сегодняшней российской молодежи. Но она опасается, что любой, кто помнит, «как это было», всегда будет воспринимать такие вещи, как колебания цен, как стрессовые — «психологически, эмоционально и, в конце концов, физически».

Несмотря на то, что они внешне похожи, фермерские рынки, которые проводятся по всему городу в определенные дни недели, представляют собой совершенно другой культурный опыт.Верно это или нет, но многие горожане считают, что большинство продавцов на этих фермерских рынках — настоящие фермеры — или, по крайней мере, они живут в сельской местности России. Граница между этими двумя типами рынков становится все более размытой; Из разговоров с продавцами я понял, что некоторые фермеры нанимают профессиональных продавцов. Но даже наемные продавцы на ближайшем к моей квартире рынке выглядят как фермеры. В отличие от продавцов на городских рынках, которые представляют множество этнических групп, большинство продавцов на фермерских рынках выглядят белыми и этнически русскими.В то время как продавцы на городских рынках, как правило, моложе, в возрастном диапазоне от 19 до 45 лет, большинство продавцов на фермерских рынках, как правило, старше, в возрасте от 30 до 70 лет.

Хотя возраст и этническая принадлежность являются важными факторами в том, как российские потребители интерпретируют эти два разных типа продавцов, я полагаю, что также важно различие между торговцем и фермером. [11] В то время как торговец должен зарабатывать деньги, покупая дешево и продавая дорого (но ничего не производит сам), фермер фактически производит что-то ценное.В отличие от торговца, фермер занимается тем, что русские называют «трудом», или «настоящим трудом». [12] Когда мы были на городском рынке в окружении молодых продавцов-мужчин с Кавказа, студентка университета Лена (которая сказала, что не любит торговаться) призналась, что предпочитает фермерские рынки. Если она переплатит: «Я лучше переплачу бедной бабушке, чем одному из этих подлых парней». От кого поступает еда — это фактор, определяющий приемлемую для Лены цену. По мнению Лены и многих моих информаторов, оплата труда фермера справедлива, а вклад в прибыль торговца просто обманывают.

От кого — а не откуда — приходит моя еда?: Важность личных отношений и сетей обмена в жизни России

Даже не считая цены, многие россияне судят о питательном статусе и желательности пищи в зависимости от ее человеческого источника. В российском контексте имеет большой смысл, что больше внимания будет уделяться тому, кто произвел пищу, чем откуда она пришла. Большинство россиян привыкли приобретать практически все, включая еду, через связи с другими людьми или то, что социологи называют «неформальными сетями обмена» (Леденева, 1998; Хамфри, 2002; Ян, 1994).Они также используются для оценки качества потребительских товаров и продуктов питания по их источнику; товары и услуги, полученные через сети, обычно считаются более надежными и более качественными, чем товары, полученные иным путем (Леденева 1998: 30). Даже когда товары доступны в магазинах, многие россияне предпочитают обращаться к своим кругам людей. Еда не исключение.

Экономисты, историки и антропологи много писали о том, почему эти неформальные сети обмена, также называемые «второй» или «теневой экономикой», процветали при советской власти.Обычный аргумент состоит в том, что они стали необходимыми, потому что официальная экономика не обеспечивала в достаточной мере потребности людей. Как пишет Джеффри Хоскинг: «Советская экономика, по сути, представляет собой огромный институциональный рынок продавцов, работающий в интересах тех, кто ею управляет, а не тех, кто вынужден использовать ее продукты» (1990: 16). Поскольку стимулы для рабочих были направлены больше на достижение грандиозных производственных целей, чем на производство инновационных, функциональных продуктов, товары в магазинах часто были некачественными и непригодными для использования.Хуже того, во время Второй мировой войны и снова в 1980-х товары были практически недоступны (Verdery 1996).

Итак, как показали многочисленные исследователи, неформальные отношения обмена заполнили пробел (Гроссман 1977; Леденева 1998). Например, мясник мог дать лучшие куски мяса знакомым, «тогда как люди в очереди должны были платить ту же цену за кости и жир», или рабочий на обувной фабрике мог обменять хорошо сшитую обувь на билеты в оперу ( Леденева 1998: 28; личное наблюдение 1990).Маркку Лонкила (1997) отмечает, что было трудно достать не только товары, но и информацию о товарах. В результате, по мнению исследователя Ильи Срубара,

[T] Настоящее социалистическое общество было разделено на «архипелаг сетей», члены которого были в первую очередь лояльны своим собратьям по сети, а не посторонним. Поскольку все были более или менее зависимы от этих сетей, успех в жизни не приписывался человеку, а скорее считался результатом политических привилегий или социальных отношений.(Srubar 1991, цит. По Lonkila 1997)

Таким образом, в 2003 году, когда магазины (включая продовольственные) переполнены товарами, можно было ожидать, что неформальные сети обмена исчезнут или уменьшатся в значимости. Фактически, российская жизнь по-прежнему наполнена тщательно продуманными сетями обмена. Лонкила (1997) обнаружила, что россияне продолжают использовать связи в постсоветский период в среднем несколько раз в день, что значительно чаще, чем ее группа сравнения в Финляндии. Все большее число этнографий обращаются к некоторым политическим и экономическим причинам этого положения (Caldwell 2003; Humphrey 2002; Patico 2003).Безусловно, бедность — одна из веских причин. Однако, как пишет Хамфри, «одна бедность не может объяснить нынешнее отношение россиян к потреблению» (2002: 41). На самом деле, я был свидетелем или участвовал в бесчисленных обменах, особенно обменах продуктами питания, которые нельзя было объяснить ни отсутствием денег, ни дефицитом в близлежащих магазинах. Глубокое недоверие к торговцам и опасения по поводу качества продуктов питания, которые начинают документироваться, предлагают новые способы осмыслить существование устойчивых сетей неформального обмена.

Неформальные сети обмена «полезны для вашего здоровья»

Изучение таких сетей конкретно в отношении продуктов питания подчеркивает неразрывное переплетение социальных, экономических и медицинских концепций и реалий. В большинстве исследований сетей неформального обмена широко используются примеры продуктов питания, лекарств и здравоохранения как объектов обмена. Обычно с ними обращаются так же, как с другими предметами, такими как одежда, ремонт дома или автомобили. Однако я предполагаю, что приобретение и обеспечение продуктами питания и медицинскими услугами на самом деле является основополагающим смыслом существования многих сетей в постсоветский период.Другими словами, то, как многие россияне представляют себе индивидуальное и социальное здоровье, совпадает с их представлениями о правильных отношениях между людьми. Сетевые обмены имеют культурный смысл (или то, что некоторые могут назвать «символическим» смыслом), потому что они выражают правильные человеческие отношения, которые не должны быть основаны на мотиве прибыли. [13] Здоровье тоже считается «за пределами» экономики — это то, что нельзя купить, но нужно тщательно культивировать. Еда и лекарства в этом мировоззрении, естественно, принадлежат дружеским сетям людей, а не обезличенному глобальному рынку.

Как отмечает Мэри Дуглас (1989), наши представления о «правильных» способах питания наших физических тел неразрывно связаны с нашими представлениями о правильных способах питания наших социальных и политических тел. Опасения по поводу того, что еда, которую можно найти в продуктовых магазинах и на городских рынках, в лучшем случае обеднена витаминами, а в худшем — она ​​загрязняет окружающую среду и вызывает болезни, скрываются в идеях о правильных ассоциациях между людьми. Продовольствие, производимое с целью получения прибыли (как и вся импортная западная еда), и еда, продаваемая торговцами с целью получения прибыли, представляют собой нежелательные, болезненные человеческие отношения.Еде нельзя доверять, потому что нельзя доверять людям, продающим ее. Пище, произведенной на собственной земле, друзьями, родственниками или сельскими жителями, которые просто пытаются зарабатывать на жизнь честно, можно доверять, потому что можно доверять вовлеченным людям. В этом смысле слова «экологически чистый» в идеале означают, что люди, участвующие в производстве продуктов питания, больше заинтересованы в вашем здоровье, чем в ваших деньгах.

Маркс назвал невидимость человеческого труда и людей, создающих коммерческий продукт, «товарным фетишизмом».[14] Россияне особенно чувствительны и критически относятся к товарному фетишизму, когда они видят его в производстве продуктов питания и медицинской помощи. Один из собеседников Алены Леденевой объясняет, почему индивидуальное обслуживание лучше по своей сути, и многие из ее примеров относятся к сфере медицины:

Не стоит рисковать увидеть первого встречного в больнице или даже в парикмахерской. Идут в те, кого рекомендуют друзья. Если себя уважать, надо иметь своего стоматолога, гинеколога, парикмахера…Если это друзья, это лучшее. Пообщаться намного приятнее, чем просто получить грубое обслуживание. (1998: 30)

Мой информатор Лена более четко критикует финансовую мотивацию в сфере здравоохранения:

Ваши [американские] врачи могут иметь преимущества в области технологий, но вы знаете, что они делают свою работу только за деньги. Не для души, не для того, чтобы кому-то помочь. Здесь, если вы пойдете к профессионалу, эксперту, которого вы знаете, вы можете быть уверены, что он сделает все, все, чтобы помочь вам.

Неформальные сети обмена используются во многих сферах жизни для разных целей; например, некоторые обмены напрямую связаны с получением труднодоступных или модных предметов или с целью получить хорошую цену. В сфере продуктов питания и медицины, однако, сделать человеческие отношения видимыми (и тем самым сделать их более приятными и заслуживающими доверия) иногда важно само по себе.

Нет времени «просто посидеть» за чаем: влияние на здоровье потери времени

Очевидно, россиян обеспокоены тем, что рыночные методы хозяйствования влияют на их здоровье, вызывая всевозможные мелкие и серьезные проблемы.В потере здоровья винят плохое качество продуктов питания, но также винят в изменении чувства времени, которое сопровождает новые экономические практики. Эти жалобы связаны между собой. Россияне из всех слоев общества прекрасно осознают, что их повседневные и сезонные ритмы были нарушены экономическими и политическими потрясениями постсоциализма. В условиях новой российской экономики многим россиянам не хватает времени, чтобы регулярно ходить в баню [15], выращивать овощи в сельской местности, делать консервы и консервы или готовить здоровую пищу.В то же время больше не хватает времени на то, чтобы развивать и поддерживать правильные отношения между людьми. Эта «потеря» времени часто символизируется причитанием: «У нас больше нет времени просто сидеть вместе».

Verdery (1996) обсуждает опыт времен позднего социализма в Румынии. Она указывает, что упорядочивание переживания времени — это акт силы. Социалистическое государство укрепляло свою мощь и авторитет, «отнимая» время у своих граждан. Люди были лишены права и автономии принимать определенные решения относительно использования своего времени.Все, от того, когда можно было постирать стирку, до того, когда пары могли вступать в половую связь, хотя бы частично контролировалось или находилось под влиянием государственной власти. (Государство решало, когда включать и выключать воду; государство решало, будут ли доступны и какие виды контроля рождаемости.) Но, что наиболее известно, государство контролировало доступ и наличие потребительских товаров и продуктов питания в магазинах. «Расточительство» граждан в очередях было глубоким заявлением о государственной власти, которая функционировала как минимум на двух уровнях.Очереди демонстрировали способность государства распоряжаться временем граждан и не позволяли гражданам проводить время за другими, потенциально революционными видами деятельности.

Хотя эта перспектива действительно является полезной линзой, через которую можно взглянуть на советскую власть, это еще не все. Не все время было захвачено государством; Российские граждане «отнимали время» самостоятельно, часто за счет государственных рабочих мест. Действительно, русские (или румыны) не могли легко собираться в большие группы независимо от государства (из-за нехватки времени, законов, запрещающих большие собрания, и страха перед последствиями), но в то же время верно и то, что маленькие, интимные собрания были визитной карточкой советской жизни.Диссиденты делились нелегальной поэзией и самиздатской литературой [16] вместе с бесконечными чашками чая и водки на таких собраниях на русских кухнях (Арбатова, 1998). [17] Но эти тет-а-тет были не только для революционных целей; они случались каждый день на государственных рабочих местах. Жизнь на советском рабочем месте, казалось, вращалась вокруг чайника (или самовара). Продолжительные перерывы на чай были частью обычного рабочего дня.

В России чай считается особенно полезным напитком. Но когда меня настаивали, русские, которых я спрашивал о чае, почти всегда поэтично рассказывали о социальных связях, которые кует «сидение вместе».Дейл Песмен отмечает, что «чаепитие … создает (или игнорирует, или утверждает, что отрицает) время» (1995: 65). Ритуал сидения вместе, чтобы попить чая или алкоголь, настолько важен в культурном отношении, что он «связан с чувством человека» (Pesmen 2000: 175). На работе и дома, в какое бы время суток ни одна встреча друзей или коллег не обходилась без обязательной чашки (двух или трех) чая. Я утверждаю, что этот ритуал помогает укрепить социальные связи (Песмен называет это «близостью и жанром общения») между россиянами, которые должны рассчитывать друг на друга за помощь и поддержку в неформальных сетях обмена, которые я описал выше (2000: 171).Помимо налаженных отношений, сами ритуалы чаепития также предлагают неявную критику рыночных отношений. Песмен отмечает, что хозяева и хозяйки в России обычно демонстрируют свое человеческое достоинство, предлагая гостям за своим столом все, что у них есть (2000: 159). Время не исключение.

Опыт и порядок времени всегда были в центре внимания при анализе капитализма (и тем более при анализе социализма, за исключением, например, уже отмеченного Вердери).Многие столкновения рабочего класса возникли со временем: например, право на досуг в выходные дни, восьмичасовой рабочий день, а также перерывы на туалет и отдых во время рабочих смен. Сокращение затрат времени на производственный процесс — один из важных способов, с помощью которых капиталисты могут получить большую прибыль. Дэвид Харви (1989) утверждает, что с 1970-х годов весь мир, но особенно западный капиталистический мир, пережил сдвиг к тому, что многие называют «поздним» или «гибким» капитализмом. Этот сдвиг характеризуется стремлением ускорить рабочие процессы и потребительский спрос (и в противном случае ускорить элементы производства и распределения) для решения неизбежной проблемы капитализма: перенакопления.На многочисленных примерах он утверждает, что эстетические и социальные представления о времени и пространстве (особенно представленные в архитектуре, литературе, искусстве и кино) изменились из-за «условий гибкого накопления» (Harvey 1989: 302).

Действительно, в наши дни во многих частях России время — очень напряженная и изменчивая тема. Я нахожу страстные речи и жалобы русских друзей и знакомых по поводу того, что они считают, что они теряют время, параллельно с существенными изменениями в российской экономике.Если при социализме государство было ответственным за то, чтобы захватить время гражданина, то в наши дни все чаще обвиняют в пространственно-временном сжатии позднего капитализма. Однако, в отличие от западных капиталистических стран, таких как Соединенные Штаты, это пространственно-временное сжатие ощущается многими россиянами более глубоко в сфере потребления, чем производства.

Здесь я кратко отмечу важное различие между российскими постсоциалистическими моделями производства и потребления. Российские компании и трудовые ресурсы, в общем и целом, не следуют логике международного «гибкого» капитализма Харви, даже если они глубоко погрязли в глобальном капитализме и зависят от него.[18] Управление капризами и капризами российского бизнеса часто кажется отнимающим время, но мне кажется, что это качественно отличается от капиталистического ускорения работы. С другой стороны, на российское потребление, особенно на потребительское желание и спрос на потребительские товары, сильно влияет ускорение маркетинговых и модных тенденций. В этой статье я сосредоточил внимание на широко распространенной в России тенденции отказываться от западных продуктов питания; однако, как я полагаю, продукты питания и лекарства — это особые ниши, которые заслуживают тщательного и независимого анализа.Одежда, сигареты, компьютеры, видеоигры, музыка, сотовые телефоны и другие потребительские товары — это совсем другая история. «Пространственно-временное сжатие», которое описывает Харви, безусловно, ощущается в потреблении и желании этих продуктов (Патико, личное сообщение).

Несмотря на это предостережение об относительном отсутствии крупных капиталистических предприятий, стоит отметить явление, о котором упоминают многие мои русские друзья и которое я испытал лично. В результате значительного изменения по сравнению с социалистическим прошлым некоторые молодые, более ориентированные на Запад бизнесмены с меньшей вероятностью будут приглашать посетителей на чашку чая во время посещения своего места работы.Эта практика резко контрастирует с обычной ситуацией посещения друзей и знакомых на их рабочих местах, особенно (но не исключительно) на государственных предприятиях. Когда я обращаюсь к знакомым из психологического факультета университета, поликлиники, местной ассоциации медицинских работников, местного спортзала, продуктового магазина или даже в автомастерскую, меня сразу же приглашают разделить чаю и все такое. сладости есть. Отказ подать чай друзьям и знакомым — резкое напоминание о том, что человек вошел в бизнес-пространство, не ориентированное на Россию.Этот бизнес делает сознательный выбор в пользу западных принципов не только в пространстве и дизайне (места, где мне не подают чай, неизменно оформляются в «европейском» стиле), но и из соображений заботы о времени, продуктивности и правильные деловые отношения.

Тем не менее, даже работники на государственных или менее явно «европейских» предприятиях чувствуют, что в 2003 году у них осталось меньше времени, чем при советской системе. Каким бы противоречивым это ни казалось, аргумент Вердери о том, что советское государство «захватило» гражданское время, не всегда звучит правдоподобно — по крайней мере, в памяти.Это «новая экономика» — по-разному определяемая — которая часто воспринимается как «захват» времени граждан, не позволяющий им заботиться о своем социальном и физическом здоровье. Марк, бизнесмен, с которым я начал эту статью, руководит собственной успешной компанией. Ведение бизнеса утомляет его и сказывается на его здоровье. Он особенно разочарован тем, что то немногое время, которое у него осталось от дел, приходится тратить на «беспокойство». Как и Лена, студентка университета, которая переживала колебания цен на рынке продуктов питания как стресс, Марк объясняет свой стресс — и свои физические симптомы — рыночной нестабильностью:

Вы должны понимать, в каком положении находится бизнес.[Я буду меньше нервничать, когда] например, я буду знать, что завтра один киловатт энергии будет стоить, как правило, столько же, сколько он стоит сегодня. В то же время это будет лучше для моего здоровья, потому что будет меньше стресса, и это улучшит бизнес. Даже сейчас написать бизнес-план невозможно из-за нестабильности условий.

Этому сочетанию стресса и нехватки времени он приписывает целый ряд физических симптомов:

Сначала все темнеет и голова болит.Я начинаю чувствовать себя настолько плохо физически, что мне кажется, что я на грани смерти. Бывают периоды, когда я чувствую скручивание в кишечнике и начинаю поносить. Иногда это может продолжаться пять дней подряд, несмотря на все другие меры предосторожности. Я буду очень осторожен с тем, что ем, поэтому знаю, что еда не виновата. Бывают периоды, когда я просто не могу высыпаться [виспаться]. Хожу в тумане.

«Потеря времени», сопровождающаяся или вызванная нестабильностью бизнеса и рынка, стрессом глобальных капиталистических сил и другими радикальными политическими и экономическими изменениями (например, девальвацией рубля в 1998 г.), воспринимается многими россиянами как катастрофа для их собственное здоровье и здоровье нации.Время захватывают не только капиталистические условия труда, но и условия бедности, вызванные крахом Советского государства. Чтобы просто «уживаться» — гораздо меньше угнаться за Западом — требуется больше времени и энергии, чем раньше.

Совершенно очевидно, что на диету не хватает времени. Нет дополнительных часов для посадки, полива, прополки, сбора урожая, консервирования, консервирования и приготовления здоровой пищи. Но более тонко, существует проблема нехватки времени, чтобы вкладывать средства в свои социальные отношения.В то время как многие россияне считают, что они получат наилучшую медицинскую помощь и медицинскую помощь, если они обратятся к системе здравоохранения через друга или знакомого, в наши дни такое введение может потребовать слишком много времени и энергии. Например, в исследовании Лонкилы учитель рассказывает историю о том, как она находит стоматологическую помощь через родителей ученика — процесс, отнимающий гораздо больше времени, чем просто посещение государственного стоматолога. Активизация своей неформальной сети обмена для таких целей, хотя и весьма желательна с культурной точки зрения, неэффективна.Это требует времени и усилий не только во время активации, но и в течение месяцев, недель и лет построения прочных, доверительных отношений с множеством людей. Именно на это у многих россиян нет времени в постсоциализме. В результате у них не только сокращается время, но и ухудшается здоровье.

Заключение

Как я показал в этой статье, россияне обеспокоены тем, что состояние их здоровья резко ухудшилось после распада Советского Союза.Но их объяснения и попытки смягчить и улучшить эту ситуацию разительно отличаются от тех объяснений, которыми чаще всего руководствуется внешняя политика Соединенных Штатов и политика, проводимая в МВФ, ВОЗ и даже, к сожалению, в России. Как я уже отмечал, западные журналисты, экономисты и гуманитарные работники, которые борются с проблемами здравоохранения в России, склонны подчеркивать внутренние проблемы внутреннего происхождения (включая неопределенные «культурные» проблемы, которые мешают принятию и внедрению рекомендованных западных практик) (Massey 2002 ; Helsing et al.2002). [19] Я утверждаю, что такие этноцентрические подходы отражают общую тенденцию западной биомедицины рассматривать разум, тело и дух отдельно и рассматривать «социальные» проблемы как отдельные, не составляющие и неотделимые от проблем здоровья (Leslie 2001). . [20]

Напротив, мои российские информаторы предлагают совершенно иной взгляд на состояние своего здоровья; проблемы повседневной жизни в постсоциалистической, полукапиталистической экономической системе; и даже соответствующие отношения между человеческим индивидуумом и социальными телами.Вместо того, чтобы винить национальную политику и экономику в своих проблемах со здоровьем, эти русские склонны обсуждать свое здоровье, обсуждая свою еду. Они рассматривают пищу, доступную в постсоциалистический период, как все более «капиталистическую», выращенную для получения прибыли, а не для питания людей. По многим видам социальных различий (в число моих информаторов в этой главе, например, входят бизнесмен из «новых русских», студент, изучающий университет с трудностями, русские, которые идентифицируют себя как практикующие альтернативные методы здравоохранения, и те, кто предпочитает более ортодоксальную медицину), русские, которых я знаю идентифицировать пищу из известных источников как самую полезную.В культурном контексте, в котором неформальные сети обмена плотно заполняют социальный ландшафт, я понимаю это определение здоровой пищи, чтобы выразить озабоченность правильными человеческими отношениями. Русские обращаются к своим сетям за всем, что им нужно для пропитания и пропитания, от еды до информации и дружбы. Когда капиталистические социальные и экономические практики (такие как упор на эффективность на рабочем месте за счет времени на социальное взаимодействие) вмешиваются в эти сети, российское социальное тело, как считается, страдает — и, возможно, страдает — плохо себя чувствует.Я предполагаю, что состояние физического здоровья россиян, описываемое как «ослабленное» или даже «ухудшенное», не улучшится без подхода, который учитывает (как материально, так и дискурсивно), как опасения по поводу качества пищи, стресса, потери времени , и «ослабленный» социальный организм связаны со здоровьем.

Примечания

1. Имена моих российских информаторов изменены.

2. Однако я опасаюсь, что они могут ввести в заблуждение. В частности, я считаю, что статистикой низкой рождаемости в России злоупотребляют, особенно журналисты.Хотя политический и экономический кризис последних пятнадцати лет определенно повлиял на уровень рождаемости, верно также и то, что уровень рождаемости в России снижается на протяжении десятилетий. Еще в 1950-х годах советские демографы предупреждали о резком снижении рождаемости в конце двадцатого века, основанном исключительно на таких факторах, как урбанизация, расширение доступа к образованию (особенно для девочек и женщин) и индустриализация (Захаров и др. Иванова 1996). В исследовании Татьяны Харковой и Евгения Андреева под названием «Вызвал ли экономический кризис снижение рождаемости в России: данные микропереписи 1994 года» (2000) довольно авторитетно делается вывод о том, что это не так.

3. См. Главу Кэролайн Хамфри «Создание культуры разочарования: потребление в Москве, хроника перемены времени» для подробного обсуждения истории и использования терминов «наш» (nash) и «другой» (2002). . Ее наблюдения хорошо согласуются с аргументацией, которую я привожу в этой статье. Она предполагает, что на протяжении всего советского периода и по настоящее время термин «наши» указывал на разрыв не только (или не самый значительный) между национальным происхождением товаров, но также и между способами их производства.«Наша» продукция в этом смысле производилась советскими государственными предприятиями; все, что сделано с целью получения прибыли или продано с целью получения прибыли на рынках, независимо от того, было ли оно произведено в России россиянами или нет, было «другим».

4. В июле 2000 года я предложил принести материалы для чтения некоторым русским женщинам, которые были прикованы к постели в санкт-петербургском роддоме. Они демонстративно просили меня принести «наши» (российские) журналы (например, «Здоровье» или «Наш Малыш»), а не русскоязычные версии «ваших» (западных) журналов (например, выпускаемые Родителями и Бурда).

5. Подробное обсуждение экологических проблем советской эпохи см. В Feschbach 1992. В статье 1994 года в немецкой газете Die Zeit Михаэль Швеллен сообщил, что «прямо сейчас 110 миллионов из 147 миллионов россиян должны дышать воздухом, загрязненным сверх установленных законом норм … Половина населения России пьет воду, не отвечающую требованиям. правила техники безопасности, согласно новому исследованию Немецкого института экономических исследований … Промышленные сточные воды, сбрасываемые в реки и озера, не подвергаются надлежащей очистке — если вообще обрабатываются.

6. Хотя многие врачи могут рекомендовать витамины, они также признают, что зарубежные витамины (такие как Центрум и One-A-Day) слишком дороги для большинства россиян. Помимо цены, некоторые из моих российских информаторов опасаются, что витамины, созданные для американских тел, могут нанести вред российским телам; один информатор подозревал, что западные фармацевтические компании «сбрасывают» витамины с истекшим сроком годности или дефицитные витамины на российском рынке. В роддоме в Санкт-Петербурге я встретила только двух женщин, которые признались, что употребляли западные витамины во время беременности.Гораздо более распространенным является использование травяных добавок, либо свежесобранных и приготовленных самостоятельно, либо купленных в магазине в виде сушеных трав для приготовления чая. Почти каждая беременная женщина (86 из 90), с которой я беседовала, независимо от возраста, образования или дохода, принимала такие травяные добавки. Эти сушеные травы легко доступны практически в любой городской аптеке, в то время как западные витамины доступны лишь от случая к случаю.

7. Vision and Herbalife (компания, занимающаяся многоуровневым маркетингом витаминов со штаб-квартирой в США), кажется, хорошо зарекомендовала себя в крупных городах европейской части России.Хотя их продукты довольно дороги по российским стандартам, и их продукция производится за пределами России, они преуспели, подключившись к существующим сетям российских продавцов. Каждый продавец в некотором смысле «ручается» за витаминные продукты среди своих друзей и знакомых. (Я расскажу об этих сетях более подробно позже в этой статье.) В большинстве рекламных презентаций витаминов Vision подчеркивается, что эти витамины производятся именно для российского организма, с учетом того, каких витаминов и минералов не хватает в российской пище и российской среде.

8. Я обнаружил, что загрязнение обычно понимается как нечто совершаемое правительствами и корпорациями, а не отдельными лицами.

9. Это мой собственный лейбл для этих рынков. Русские называют и городские, и фермерские рынки просто «ринок» или «рынок», но они проводят различие между ними по-другому.

10. Это убеждение совпадает с сильным движением за «возвращение» женщин на их «законное место» в доме (Посадская 1994: 168). Эти представления о питательной ценности домашних продуктов и соков, приобретенных в магазине, не остаются незамеченными в экономической и политической сферах.Определение трудоемкого приготовления пищи (например, выжимание собственного сока из фруктов или приготовление компота) как «здоровое» является одновременно экономическим заявлением о покупке импортных соков, а также заявлением о необходимости кого-то (обычно женщины в роли жены , мать или бабушка), чтобы у вас было достаточно времени для выполнения этих задач, связанных со здоровьем. Подробнее о времени я расскажу в конце этой статьи.

11. Для более подробного рассмотрения вопроса о расе, особенно конфликтов между этническими меньшинствами или иностранными торговцами и этническими русскими, см. Caldwell 2003 и Humphrey 2002: 69-98.

12. Хамфри комментирует, что «реакция [на торговлю и извлечение прибыли], сложившаяся в советский период, основана … на марксистском учении о том, что истинная стоимость создается трудом … Там просто В Советском Союзе не было законных людей, деятельность которых концептуализировалась как создание богатства каким-либо иным образом »(2002: 59).

13. Хамфри комментирует символическую ценность натурального (дачного) земледелия, отмечая, что «сотни тысяч москвичей … отказываются от западных потребительских товаров в угоду более приземленным ценностям: земельным участкам, дачам. или, если у них есть сельские родственники, которые ухаживают за ними, коровы, куры и свиньи.Далее она говорит, что «продукция участка важна для существования, но дача также имеет символическое значение. Он олицетворяет … «русскость». »(Хамфри 2002: 55-56)

14. Более подробное определение товарного фетишизма см. В Harvey 1989: 100-101.

15. Банья — это что-то вроде саун, общественных или частных, которые очищаются под воздействием тепла и обычно включают попеременное воздействие тепла и холода. Этот ритуальный вид купания считается весьма полезным для здоровья.

16. Самиздатская литература издавалась самостоятельно, подпольная литература передавалась от человека к человеку в советское время.

17. См. Книгу Дейла Песмена «Россия и душа» (2000), где приведены обширные примеры и анализ таких собраний «за столом» (за столом).

18. Хамфри (2002) отмечает, что многие российские компании видят свою миссию в том, чтобы защищать и обеспечивать свой коллектив работников больше, чем приносить прибыль своим владельцам. Вердери (1996) указывает на уместность описания многих постсоциалистических экономических практик как «феодальных».А Дэвид Коц (1998) утверждал, что российскую экономику лучше всего назвать «хищнической / добывающей», поскольку владельцы компаний больше заинтересованы в получении быстрой прибыли, но не реинвестируют деньги в производственные процессы или инфраструктуру (1998).

19. Например, Helsing et al. описывают разочарование должностных лиц ВОЗ, которые пытались проводить политику «доброжелательного отношения к ребенку», особенно политику, направленную на поощрение и поддержку грудного вскармливания в российских медицинских учреждениях.Несмотря на то, что это исследование является важным шагом, включающим голоса и мнения молодых российских матерей, оно не включает голоса и мнения медицинских работников. Вместо того чтобы напрямую спрашивать этих информаторов, авторы предполагают, в чем проблема: «Сообщалось о проблеме слегка неохотной поддержки со стороны некоторых медицинских работников на ранней стадии рутинных изменений … Поразмыслив, мы пришли к выводу, что персонал больниц часто недооценивает время и усилия, необходимые физически и морально для выполнения, казалось бы, простых требований BFHI [Baby Friendly Hospital Initiative] »(Helsing et al.2002).

20. Мелисса Колдуэлл (2002) делает аналогичный вывод в своей статье «Социальная экономика продовольственной бедности в России» об искусственном разделении «общества» и «экономики» в литературе о России.

Цитированная литература

Афанасьев Александр. 1973 [1945]. Русские сказки. Нью-Йорк: Книги Пантеона.

Арбатова Мария. 1998. «Мене сорок лёт». (Мне 40 лет). Москва: Захаров.

Колдуэлл, Мелисса. 2002. Социальная экономика продовольственной бедности в России.В культуре и экономике: современные перспективы. Ульрих Кокель, изд. Стр. 11-34. Олдершот, Великобритания: Ashgate.

———. 2003. Раса и социальные отношения: пересечение границ в программе продовольственной помощи Москвы. В социальных сетях в движении: время, взаимодействие и межэтнические пространства в Центрально-Восточной Евразии. Д. Торселло и М. Паппова, ред. Стр. 255-273. Дунайска Стреда (Словакия): Lilium Aurum.

Кокерхэм, Уильям К. М., Кристин Снид и Дерек Ф. Девол. 2002. Здоровый образ жизни в России и социалистическое наследие.Журнал здоровья и социального поведения 43 (1): 42-55.

Дуглас, Мэри. 1989 [1966]. Чистота и опасность. Нью-Йорк: Рутледж.

Гейгер, Х. Кент. 1968. Семья в Советской России. Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Green Earth Organics. 2002. Раздаточный материал, 27 июня. Торонто, Канада.

Гроссман, Григорий. 1977. Вторая экономика СССР. Проблемы коммунизма 26 (5): 25-40.

Харви, Дэвид. 1989. Состояние постмодерна. Кембридж: Blackwell Publishers.

Хельсинг, Элизабет, Б. Э. Чалмерс, Т. Дж. Динекина, Н. И. Кондакова. 2002. Грудное вскармливание, дружелюбие к ребенку и рождение в переходный период на Северо-Западе России. ACTA Pediatrics 91: 578-583.

Хоскинг, Джеффри. 1990. Пробуждение Советского Союза. Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Хамфри, Кэролайн. 2002. Разрушение советской жизни. Итака: Издательство Корнельского университета.

Харькова, Татьяна и Евгений Андреевы. 2000. Вызвал ли экономический кризис снижение рождаемости в России: данные микропереписи 1994 года.Европейский журнал народонаселения 16: 211-233.

Коц, Дэвид. 2001. Россия становится капиталистической? Наука и общество 65 (2): 157-181.

Леденева, Алена. 1998. Экономика одолжений в России: Блат, сети и неформальный обмен. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Лесли, Чарльз. 2001. Назад в будущее. Ежеквартальный вестник медицинской антропологии 15 (4): 428-439.

Лонкила, Маркку. 1997. Неформальные отношения обмена в постсоветской России: сравнительная перспектива.Социологические исследования в Интернете. www.socresonline.org.uk/2/2/9.html, по состоянию на 22 февраля 2005 г.

Мартин, Эмили. 1994. Гибкие тела: отслеживание иммунитета в американской культуре со времен полиомиелита до эпохи СПИДа. Бостон: Beacon Press.

Мэсси, Стивен М. 2002. Кризис в области охраны здоровья матери и ребенка в России: социально-экономические последствия и путь вперед. Электронный документ, http://psp.iews.org/highlights.cfm?view=detail&id=33, по состоянию на 10 декабря.

Мой ребенок.2001. Еда Из Баночек и Коробочек: Детские Диетологии – За! (Еда из банок и коробок: детские диетологи говорят «да»!) Мой ребенок, май 2001 г .: vi-vii.

Северо-восточная ассоциация органических фермеров. 2002. Электронный документ, http://www.nofaic.org, по состоянию на 27 июня.

Патико, Дженнифер. 2005. Чтобы быть счастливым в «Мерседесе»: тропы ценности и амбивалентные взгляды на маркетинг в повседневной жизни. Американский этнолог, готовится к печати в августе 2005 г. Песмен, Дейл. 1995. Стоячие бутылки, мытье и питье «для души» в сибирском городе.Обзор антропологии Восточной Европы 13 (2): 65-75.

———. 2000. Россия и душа: исследование. Итака: Издательство Корнельского университета.

Посадская, Анастасия. 1994. Феминистская критика политики, законодательства и общественного сознания в постсоциалистической России. У женщин в России. Анастасия Посадская, изд. Стр. 164-182. Нью-Йорк: Verso Press.

Путин, Владимир. 2000. «Какую Россию мы строим?» Выступление перед Федеральным Собранием РФ 8 июля 2000 г.Восточно-Сибирская правда, 13 июля: 3.

Рис, Нэнси. 1997. Русское разговорное радио: культура и разговоры в период перестройки. Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета.

Швеллен, Михаэль. 1994. Экологический беспорядок в России. Die Zeit, 17 ноября. Электронный документ, http://infomanage.com/environment/russia.html, по состоянию на 22 июля 2003 г.

Тауссиг, Майкл. 1980. Реификация и сознание пациента. Социальные науки и медицина 14Б: 3-13: 6.

Цинг, А.1993. В Царстве Бриллиантовой Королевы. Принстон: Издательство Принстонского университета.

Урбан, Майкл. 1997. Возрождение политики в России. Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Вердери, Катерина. 1996. Что было социализмом и что будет дальше? Принстон: Издательство Принстонского университета.

Запад, Барбара. 2002. Изменение жизненного пути венгерских женщин в период перехода от экономики, ориентированной на производство, к экономике, ориентированной на потребителя. Доклад представлен на ежегодных собраниях Американской антропологической ассоциации, Новый Орлеан.

Вин, Майкл. 2000. В российское здравоохранение приходит капитализм. The New York Times, 22 декабря: A1, A14.

Всемирная организация здравоохранения. 2003. Электронный документ, http://www.who.int/country/rus/en/, по состоянию на 13 января.

Вятт, Кэролайн. 2001. Россия борется с демографическим кризисом. Электронный документ, http://news.bbc.co.uk/1/hi/world/europe/1098812.stm, по состоянию на 3 января.

Яблоков Алексей. 2001. Экологические проблемы и прогнозы в России.Выступление на Всероссийской специальной конференции по защите прав человека, Москва. Электронный документ, http://gadfly.igc.org/russia/yablokov2.htm, просмотрено 21 января.

Ян, Mayfair Mei-hui. 1994. Подарки, услуги и банкеты: искусство социальных отношений в Китае. Итака: Издательство Корнельского университета.

Захаров, Сергей В. и Елена Иванова. 1996. Снижение рождаемости и недавние изменения в России: на пороге второго демографического перехода. Электронный документ, http: // www.rand.org/publications/CF/CF124/CF124.chap2.html#history, по состоянию на 13 января 2003 г.

Цугер, Эбигейл. 2000. В России мало оружия из-за всплеска инфекционных заболеваний. The New York Times, 5 декабря: 1, 9.

границ | Традиционное и современное пищевое использование дикорастущих растений, включенных в Российскую фармакопею

Введение

До сегодняшнего дня было зарегистрировано более 7000 видов, пригодных для употребления в пищу (Lim, 2012), и в отношении многих из этих конкретных преимуществ для здоровья заявлено, однако, как правило, лишь ограниченные фармакологические доказательства таких утверждений.Лишь небольшая их часть используется в больших масштабах. Дикие и культивируемые пищевые растения могут иметь лечебные, нутрицевтические, фармацевтические и лечебные свойства. Растения — отличные источники активных фитохимических веществ, важных для профилактики различных заболеваний. Растительные лекарственные средства находят признание в лечении и профилактике различных заболеваний. Прямая питательная ценность таких растений часто известна лишь в ограниченной степени. Травяные настои добавляют небольшое количество необходимых питательных микроэлементов и витаминов к дневной норме.Для больных или истощенных людей это может способствовать восстановлению баланса между питательными веществами и тем самым улучшить или сохранить здоровье (Lim, 2012).

Размытие интерфейса продуктов питания и лекарств — распространенная тема в разных контекстах и ​​культурах (Heinrich, 2016). Связь между едой и болезнями широко признана в качестве основы профилактического питания. На протяжении веков и по крайней мере с тех пор, как провозглашение «пусть пища будет вашим лекарством, пусть лекарство будет вашей пищей», приписываемое Гиппократу »(ок.480–377 до н.э.) врачи признали влияние пищи на здоровье человека. Вопрос о континууме между едой и лекарствами представляет большой интерес для (этно) фармакологов (Etkin, Ross, 1982; Leonti, 2012; Valussi, Scire, 2012; Jennings et al., 2014; Alarcón et al., 2015). .

Во многих странах лекарственные растения широко используются в качестве пищевых добавок, в повседневных пищевых продуктах и ​​в качестве функциональных продуктов питания с целью укрепления здоровья. В восточных культурах считается, что еда и лекарства происходят из одного источника.Их использование основано на тех же фундаментальных теориях, и они одинаково важны для поддержания и улучшения здоровья, для предотвращения и лечения заболеваний, а также для облегчения реабилитации. В Китае, Японии, Корее и Юго-Восточной Азии лекарственные растения широко используются как в повседневных продуктах питания (злаки, овощи и фрукты), так и в функциональных продуктах питания для замены и в медицинских целях (Shi et al., 2011). За последние несколько десятилетий в Европу появился широкий спектр видов, используемых на других континентах, в том числе из Южной Африки. E.грамм. rooibos ( Aspalathus linearis (Burm.f.) R.Dahlgren) и в меньшей степени чай из медовых кустов ( Cyclopia sp.) или Hoodia gordonii (Masson) Sweet ex Decne. регулировать аппетит. Также некоторые экзотические фрукты, такие как ацерола ( Malpighia glabra L.) из Южной Америки, богатые витамином С, теперь продаются в качестве пищевых добавок (Franz et al., 2011).

В ранней истории западной биомедицины диета играла важную роль в профилактике заболеваний и лечении.История биомедицины обычно восходит к Греции и Гиппократическому корпусу, примерно 60 медицинским текстам, датируемым пятым-четвертым веками до нашей эры. Регулирование диеты было наиболее заметным элементом во всех текстах Гиппократа (Etkin, 2006). Благодаря своему расположению между Востоком и Западом, российские традиции медицины и диеты аккумулировали и переняли подходы, зародившиеся в Европе и Азии. В этом контексте особое значение имеет влияние Греции на российскую медицину (Шиков и др., 2014a).

Россию в прошлом и настоящем можно рассматривать как «траволюбивое» общество. Термин «гербофилия» использовался Лючаем (2008) для обозначения таких культур, в которых часто используются и высоко ценятся лекарственные и пищевые растения. Сообщается, что примерно 58% населения России используют фитофармацевтические препараты в качестве формы лечения (Шиков и др., 2011), включая дикорастущие растения. Растения — неотъемлемая часть русского быта. Большое количество видов зеленых овощей используется в сельскохозяйственных общинах, особенно в тех, в которых часто наблюдается нехватка продовольствия.Из-за суровых климатических условий и плохих урожаев русских крестьян обучали тому, как выжить, полагаясь на дикорастущие растения (Ковалёва, 1972).

Дикорастущие кормовые растения стали наивысшим приоритетом в СССР во время Второй мировой войны, особенно во время блокады Ленинграда (1941–1944). В 1942 году было издано специальное пособие по важнейшим дикорастущим растениям Ленинградской области, которое было распространено среди армии и гражданского населения. Ученые из В.Л. Ботанический институт им. Комарова описал тридцать семь обычных трав и два съедобных лишайника, их питательные и функциональные свойства, особенности уборки и обработки пищевых продуктов (Тихомиров, 1942).

В результате социально-экономических изменений, произошедших после Второй мировой войны, активная роль дикорастущих растений в регулярном рационе питания постепенно уменьшалась. Однако некоторые виды все еще собираются и перерабатываются в пищевые продукты небольшими компаниями. Сбор лесных ягод пользуется большой популярностью, особенно среди сельского населения. Практика приготовления варенья, компотов и домашних наливок из лесных ягод передается хозяйками из поколения в поколение (Григорьева, 2008).

Широкий выбор лекарственных или растительных лекарственных средств на травах открыл новые возможности как для разработки, так и для маркетинга пищевых продуктов на травах, пищевых добавок и функциональных продуктов питания.

Дикие виды были выбраны для употребления в пищу людьми не только из-за их приятного вкуса и аромата, но также были учтены некоторые фармакологические эффекты (Gammerman and Grom, 1976). В последнее десятилетие популярными стали лекарственные препараты на травах, которые широко используются для лечения и профилактики различных заболеваний. Однако следует подтвердить безопасность и эффективность фитотерапии. Использование знаний о положительных фармакологических эффектах съедобных растений, включенных в фармакопею, является одним из, вероятно, безопасных и эффективных способов разработки функциональных продуктов с новыми полезными эффектами (Кунакова и др., 2011).

Необходим поиск новых пищевых добавок. Систематическое изучение фармакопейных растений — одна из наиболее актуальных возможностей в Восточной Европе, особенно в тех областях, которые по историческим причинам остаются относительно изолированными. Использование и значение российских лекарственных растений остается в значительной степени неизвестным на Западе. Цель этого обзора — обобщить данные о видах, на которые есть ссылки в Российской фармакопее, и об их ценности для здорового питания с упором на литературу, опубликованную на русском языке.

Обзор видов из Российской фармакопеи, используемых в пищу

На протяжении веков многонациональное население России использовало растения в повседневном рационе и для самолечения. Благоприятные эффекты растений были тщательно собраны «знающими специалистами» (знахарь по-русски) и зафиксированы в летописях и рукописях. В 1778 году Россия была одной из первых стран, внедривших национальную фармакопею: «Российская фармакопея» в Санкт-Петербурге. Работа содержит 770 монографий, из которых 316 текстов посвящены лекарственным растениям на травах (Шиков и др., 2014а).

С 1990 года Российская Федерация придерживается 11-й редакции Государственной фармакопеи СССР (1990). Эта Фармакопея включает 83 отдельных монографии для растений, описывающих 119 видов. Существует 26 видов розоцветных, 12 сложноцветных (син. Сложноцветных), восемь видов Lamiaceae, шесть видов многоугольных, по четыре вида Apiaceae, Betulaceae, Ericaceae и Malvaceae, по три представителя семейства пасленовых, бобовых (Fabaceae) и подорожниковых, два вида. каждый из Adoxaceae (Caprifoliaceae), Asparagaceae (Liliaceae, s.l), Araliaceae Fagaceae, Gentianaceae, Hypericaceae, Laminariaceae, Pinaceae, Rhamnaceae и Violaceae, и по одному члену каждого из Acoraceae (Araceae), Brassicaceae, Caprifoliaceae (Valerianaceae), Crassulaceae, Cucurbitaceae, Equhaceetaceae, Cucurbitaceae, Cupressaceae, Cucurbitaceae, Cupressaceae, , Myrtaceae, Papaveraceae, poaceae, Polemoniaceae, Ranunculaceae, Rubiaceae, Saxifragaceae, Schisandraceae и Urticaceae соответственно.

В большинстве монографий только один вид описывается как источник растительного материала.Однако 13 видов одобрены для Fructus rosae, 11 видов одобрены для Fructus crataegi, два вида одобрены для Herba hyperici, Fructus alni, Herba violae и т. Д. Различные части описаны для Viburnum opulus L. (Cortex viburni как мочегонное средство и Fructus viburni как потогонное и противовоспалительное средство) и Crataegus (виды Flos crataegi − 13 и виды Fructus crataegi − 11 при сердечно-сосудистых заболеваниях).

Известно, что подавляющее большинство видов, включенных в Российскую фармакопею (98 из 119), использовались в пищу местным населением в России.Для большинства видов часть растения, используемая в пищу и в качестве лекарства, одинакова. Например, надземные части Origanum vulgare L., Thymus serpyllum L., Leonurus cardiaca L. используются как лекарство и как еда. Желуди и листья Quercus robur L. и Q. petraea (Matt.) Liebl. используются в пищу, а кора дуба — как лекарство. Плоды и кора Viburnum opulus L. используются в качестве лекарств, при этом съедобны только плоды.Корни и корневища Acorus calamus L., Taraxacum campylodes G.E. Haglund (син. Taraxacum officinale L.) и Aralia elata (Miq.) Seem. используются как лекарство, а молодые ростки, листья, цветы и плоды используются в пищу. Надземные части Equisetum arvense L. используются в медицине, а его шишковидные побеги и черные клубеньки, прикрепленные к корням, поедают весной в сыром виде.